23 июля (11 июля ст.ст.) 1840 года

23 июля (11 июля ст.ст.) 1840 года состоялась битва русских солдат с отрядом Шамиля на реке Валерик. В этой битве принимал участие поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов

И все же действия черкесов стали серьезной помехой в покорении Кавказа, и последствия этого сказывались на протяжении долгих лет. Известие о падении Лазаревского редута и последующие события наэлектризовали обстановку в Чечне. Это и послужило искрой, от которой заполыхал весь край. Чеченцам нужно было только получить вождя, а такой человек уже полгода находился среди них.

«19 февраля 1840 г. черкесы захватили и разрушили на Черноморском побережье русский редут Лазарев. Следом подверглись нападениям другие редуты и крепости:

Вельяминовское (12 марта), Михайловское (2 апреля), Николаевское (15 апреля) и Навагинский. Последний был частично захвачен (6 мая), но впоследствии отбит. Последнее нападение на редут Абин (7 июня) было отражено. Русские были застигнуты врасплох, но после краткого замешательства перешли к решительным действиям: из Крыма пришло подкрепление, и к ноябрю 1840 г. все редуты и крепости были восстановлены и укреплены сильнее прежнего.

И все же действия черкесов стали серьезной помехой в покорении Кавказа, и последствия этого сказывались на протяжении долгих лет. Известие о падении Лазаревского редута и последующие события наэлектризовали обстановку в Чечне. Это и послужило искрой, от которой заполыхал весь край. Чеченцам нужно было только получить вождя, а такой человек уже полгода находился среди них.

Приехав в Ичкерию с семью своими сподвижниками, Шамиль поселился в ауле шубутского общества Гарашкити. Сразу после штурма Ахульго и бегства Шамиля кое-кто из его наибов вознамерился было занять место имама Но как только выяснилось, что Шамиль собирается оставаться имамом, трое — Шуайб аль-Цунутури, Хаджи-Ташо и Джавад-хан аль-Дарги — вернулись к нему и продолжали ему верно служить. С их помощью Шамиль стал постепенно, как пишет Юров, «приручать жителей Гарашкити. Незаметная деятельность имама увенчалась поразительным результатом... По всей округе пошли разговоры о его прозорливости, мудрости и умении справедливо разрешать споры и конфликты. Местные жители толпами стали стекаться к нему, прося научить их жить по законам веры и правды. Слава имама росла и быстро распространилась среди чеченцев, находившихся под властью русских приставов, и чеченцы вольно или невольно стали сравнивать то, как вел себя Шамиль, с деятельностью наших чиновников, и сравнение это было далеко не в пользу последних. И тогда, доведенные нашим скудоумием и оскорблениями до отчаяния, чеченцы решили просить имама... возглавить их вооруженное восстание»

С такой просьбой к нему шли депутации из Нижней Чечни одна за другой, и Шамиль сперва отнекивался, но потом с неохотой уступил. Но, дав свое согласие, он не забыл взять с чеченцев торжественную клятву в беспрекословном ему повиновении и велел дать ему заложников из самых уважаемых семей.

Но прежде чем возглавить чеченцев, Шамилю пришлось оттеснить одного серьезного соперника. Хаджи-Мухаммед происходил из влиятельного аксайского рода и был сыном знаменитого Хаджи-Учара Якуба, убившего генералов Лисановича и Грекова. Укрепив свой авторитет званием хаджи (в 1837–1838 гг. он совершил хаджж — паломничество в Мекку) и уже упоминавшимися письмами Уркварта и Ибрагима-паши, он решил было утвердить собственную власть и вытеснить Шамиля из Аргунского ущелья. Но будучи моложе Шамиля, уступая ему в легитимности, влиянии и власти, Хаджи-Мухаммед был вынужден пойти с ним на соглашение. В итоге, если верить русскому переводу одного письма, Хаджи-Мухаммед якобы получил звание второго, или вторичного, имама. Но скоро он вообще исчез со сцены. В последнем о нем известии упоминалось его намерение вернуться в Стамбул.

В сопровождении сильного отряда шубутцев Шамиль стал объезжать селения Нижней Чечни, всюду встречая восторженный прием. Пулло дважды покидал Грозную, чтобы «держать чеченцев в покорности», но меры, которые он предпринимал, «благоприятных результатов не дали».

Скоро Шамиль со своими соратниками продемонстрировал, что хорошо усвоил уроки прошлого и многому научился. Отказавшись от попыток строить и оборонять укрепления, он перешел к классической тактике партизанской войны. Вот как описывает это Бадли:

«Он угрожал противнику с севера, востока, запада и юга, постоянно находился в движении, распускал своих лихих бойцов по домам, потом снова их собирал, словно волшебник; обладая неимоверной подвижностью горских всадников, не нуждавшихся ни в каком снаряжении и снабжении, все необходимое имевших при себе, он постоянно налетал на русских там, где они меньше всего ожидали».

«Его отряды, приняв этот новый способ действий, которым они неизменно стали пользоваться в будущем, благодаря своей поразительной подвижности практически всегда успешно избегали генеральных сражений с нашими войсками. Наши же колонны, пытаясь их преследовать, доходили до полного изнеможения», — сообщает Юров.

Если говорить о стратегии имама и его наибов, то они действовали в манере, свойственной горцам во все времена, той, что И. Бер называет «оборонительно-наступательной». Она состоит в том, чтобы сдерживать наступающего противника на своей территории, где удобнее всего действовать самим, измотать его силы и затем контратаковать. Итак, для описываемого периода характерно чередование этапов сдерживания и наступательных операций, или, пользуясь образным выражением Шамиля, поведение горных потоков с их «то большой, то малой водой». Эти этапы, или фазы, краткие вначале, в дальнейшем становились продолжительнее и масштабнее. В период с марта по ноябрь 40-го г. таких этапов было тринадцать. Но их подробное описание не входит в задачу этой книги.

В апреле Шамиль поделил Чечню на сектора своих четырех наибов — Ахбирди Мухаммеда, Джавад-хана, Шуяба и Хаджи-Мухаммеда, — и приказал им действовать по разным направлениям. К примеру, 17 апреля Ахбирди Мухаммед и Шуяб провели боевые операции один в Назрани, другой в Гурзуле. 26 апреля сам Шамиль был в Авке, Ахбирди Мухаммед грозил напасть на Грозную, а Хаджи-Ташо — на Внезапную.

Не вняв предостережениям Пулло, Граббе ускорил отъезд в Грозную генерал-лейтенанта Галафеева, которого прочили на место командующего Левым флангом русских линий, приказав ему начать строительство редута Гурзул ранее намеченного срока. Галафеев прибыл в Грозную 22 апреля и следующие шесть месяцев разрывался между строительством редута и пятью экспедициями, в которых «он прошел всю Чечню, понеся большие потери и ничего не добившись». Одно из его сражений на реке Валерик, где он потерял 346 человек, обессмертил в своей поэме Лермонтов.

В дальнейшем Головин обвинял Галафеева и своего начальника Граббе в том, что они сосредоточили усилия на возведении редута Гурзул, когда «остро требовалось принять энергичные меры, чтобы прекратить беспорядки в Чечне». Эта проволочка, пишет он, дала Шамилю бесценное время упрочить свою власть, так что когда Галафеев взялся за это, было уже слишком поздно. В некоторых случаях Галафеев, действительно, проявил удивительную нерасторопность, но его пассивность не всегда была русским во вред. Если учитывать, что русские были плохо оснащены материально и не имели четкой концепции, более активные действия, которые им в общем-то были не по силам, могли бы повлечь за собой куда большие потери и беды.

Завлекая Галафеева в бессмысленные походы, весь результат которых сводился к тому, что «сжигались хижины и вытаптывались поля», Шамиль сам наносил удар за ударом. 6 июня Ахбирди Мухаммед и Джавад-хан разбили отряд русских под Назранью. В результате этих побед «полностью отделились галашцы и карабулакцы... и начались волнения среди ингушей». Шамиль не сумел своевременно закрепить этот успех, потому что на него было совершено покушение и он на двадцать дней был прикован к постели.

В июле Шамиль обратился к Северному Дагестану. 22 и 23 июля он нанес сокрушительное поражение Клюгенау под Ишкарти и Эрпели, после чего до конца сентября играл с генералом в «кошки-мышки».

11 октября Ахбирди Мухаммед совершил набег на Моздок, убил там 22 солдата и 6 гражданских, 19 солдат и 9 гражданских были ранены, 11 женщин и детей он увел с собой. «Известие об этом набеге... поразило в самое сердце генерал-адъютанта Граббе». Он сам приехал на Левый фланг линий и взял командование в свои руки. С 8 ноября и до конца месяца он провел две экспедиции в Малую и Большую Чечню, но «так же неудачно, как и ранее». Все, что Граббе удалось сделать, это «разрушить те деревушки, которые не сжег Галафеев», и «потерять много людей». 30 ноября Граббе вошел в Гурзул и развел войска по зимним квартирам. Наступление осени и полное истощение личного состава после восьмимесячных маршей не позволяло и думать о новых кампаниях.

Крутые перемены, произошедшие в поведении Шамиля в 1840 г., видны из следующих двух фактов. В сентябре 1839 г. он обратился к Граббе с предложением изъявить покорность русским властям вместе с Хаджи-Ташо, Шуябом и народом Ичкерии. Граббе выдвинул те же условия, что и в Ахульго, и переговоры на этом закончились. В октябре 1840 г. с предложением начать переговоры выступил Головин. Он послал в Темир-Хан-Шуру своего адъютанта подполковника Мелик-Беглиарова с заданием вступить в тайные переговоры с Шамилем. Суть предложений имаму была прежней;

Головин надеялся «не просто уговорить его установить мир, а даже участвовать в осуществлении планов правительства».

Шамиль ответил неопределенно: «Если слова русских правдивы... пусть они сначала снесут свои редуты в Аваристане, Зырянах и Мятлах... вот тогда мы поговорим о мире». А до той поры, добавил он, всякому, кто придет к нему с подобным предложением, он велит в наказание отрезать нос.

Больше Головин не пытался договориться с Шамилем. К середине 1841 года он пришел к заключению, что «пока Шамиль жив, у нас нет надежды на добровольное подчинение России порабощенных им племен, сопротивление будет продолжаться до последнего... У нас еще не было на Кавказе такого ярого и опасного врага, как Шамиль. Благодаря стечению обстоятельств, его власть приобрела религиозно-военный характер, какой в начале распространения исламизма позволил мусульманскому мечу потрясти три четверти вселенной. Шамиль окружил себя слепыми исполнителями своей воли, и неминуемая смерть ожидает всякого, кто навлечет на себя малейшее подозрение в умысле посягнуть на его власть. Заложники, в случае измены семейств, их давших, подвергаются безжалостной казни; а правители, посаженные им в разные кавказские племена, — его покорнейшие рабы, причем наделенные правом казнить и миловать. Наша первейшая задача состоит в том, чтобы ликвидировать это страшное правление»

Цитируется по: Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана — М.: «КРОН-ПРЕСС», 1998. с.168-175

История в лицах

М.Ю.Лермонтов, из стихотворения «Валерик»:

Гудит музыка полковая;

Между колоннами въезжая,

Звенят орудья. Генерал

Вперед со свитой поскакал...

Рассыпались в широком поле,

Как пчелы, с гиком казаки;

Уж показалися значки

Там на опушке - два, и боле.

А вот в чалме один мюрид

В черкеске красной ездит важно,

Конь светло-серый весь кипит,

Он машет, кличет - где отважный?

Кто выдет с ним на смертный бой!..

Сейчас, смотрите: в шапке черной

Казак пустился гребенской;

Винтовку выхватил проворно,

Уж близко... выстрел... легкий дым...

Эй, вы, станичники, за ним...

Что? ранен!.. - Ничего, безделка...

И завязалась перестрелка...

Но в этих сшибках удалых

Забавы много, толку мало;

Прохладным вечером, бывало,

Мы любовалися на них,

Без кровожадного волненья,

Как на трагический балет;

Зато видал я представленья,

Каких у вас на сцене нет...

Раз — это было под Гихами -

Мы проходили темный лес;

Огнем дыша, пылал над нами

Лазурно-яркий свод небес.

Нам был обещан бой жестокий.

Из гор Ичкерии далекой

Уже в Чечню на братний зов

Толпы стекались удальцов.

Над допотопными лесами

Мелькали маяки кругом;

И дым их то вился столпом,

То расстилался облаками;

И ожпвилися леса;

Скликались дико голоса

Под их зелеными шатрами.

Едва лишь выбрался обоз

В поляну, дело началось;

Чу! в арьергард орудья просят;

Вот ружья из кустов носят,

Вот тащат за ноги людей

И кличут громко лекарей;

А вот и слева, из опушки,

Вдруг с гиком кинулись на пушки;

И градом пуль с вершин дерев

Отряд осыпан. Впереди же

Все тихо - там между кустов

Бежал поток. Подходим ближе.

Пустили, несколько гранат;

Еще подвинулись; молчат;

Но вот над бревнами завала

Ружье как будто заблистало;

Потом мелькнуло шапки две;

И вновь все спряталось в траве.

То было грозное молчанье,

Недолго длилося оно,

Но этом странном ожиданье

Забилось сердце не одно.

Вдруг залп... глядим: лежат рядами,

Что нужды? здешние полки

Народ испытанный... "В штыки,

Дружнее!" - раздалось за нами.

Кровь загорелася в груди!

Все офицеры впереди...

Верхом помчался на завалы

Кто не успел спрыгнуть с коня...

"Ура!" - и смолкло. "Вон кинжалы,

В приклады!" - и пошла резня,

И два часа в струях потока

Бой длился. Резались жестоко,

Как звери, молча, с грудью грудь,

Ручей телами запрудили.

Хотел воды я зачерпнуть...

(И зной и битва утомили

Меня), но мутная волна

Была тепла, была красна.

На берегу, под тенью дуба,

Пройдя завалов первый ряд,

Стоял кружок. Один солдат

Был на коленах; мрачно, грубо

Казалось выраженье лиц,

Но слезы капали с ресниц,

Покрытых пылью... на шинели,

Спиною к дереву, лежал

Их капитан. Он умирал;

В груди его едва чернели

Две ранки; кровь его чуть-чуть

Сочилась. Но высоко грудь

И трудно подымалась, взоры

Бродили страшно, он шептал...

"Спасите, братцы. Тащат в горы.

Постойте - ранен генерал...

Не слышат..." Долго он стонал,

Но все слабей, и понемногу

Затих и душу отдал богу;

На ружья опершись, кругом

Стояли усачи седые...

И тихо плакали... потом

Его остатки боевые

Накрыли бережно плащом

И понесли. Тоской томимый,

Им вслед смотрел недвижимый.

Меж тем товарищей, друзей

Со вздохом возле называли;

Но не нашел в душе моей

Я сожаленья, ни печали.

Уже затихло все; тела

Стащили в кучу; кровь текла

Струею дымной по каменьям,

Ее тяжелым испареньем

Был полон воздух. Генерал

Сидел в тени на барабане

И донесенья принимал.

Окрестный лес, как бы в тумане,

Синел в дыму пороховом.

А там вдали грядой нестройной.

Но вечно гордой и спокойной,

Тянулись горы - и Казбек

Сверкал главой остроконечной.

И с грустью тайной и сердечной

Я думал: "Жалкий человек.

Чего он хочет!., небо ясно,

Под небом места много всем,

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он - зачем?"

Галуб прервал мое мечтанье,

Ударив по плечу; он был

Кунак мой; я его спросил,

Как месту этому названье?

Он отвечал мне: "Валерик,

А перевесть на ваш язык,

Так будет речка смерти: верно,

Дано старинными людьми". -

"А сколько их дралось примерно

Сегодня?" - "Тысяч до семи". -

"А много горцы потеряли?" -

"Как знать?-зачем вы не считали!"

"Да! будет, - кто-то тут сказал, -

Им в память этот день кровавый!"

Чеченец посмотрел лукаво

И головою покачал.

Цитируется по: Лермонтов М.Ю. Собр. соч. т.1. М.: Гос. изд. худ. лит., 1957. с.56-60

Группа вк Этот день в истории
Группа в фб Этот день в истории
Группа в ок Этот день в истории
Доска в пине